Наука знает немало примеров описания человека через конкретный вид деятельности, который был свойственен ему в определенную эру. Одним из первых представителей человеческого рода принято считать Homo habilis, или “Человека умелого”, жившего на Земле более полутора миллионов лет назад и сумевшего сконструировать первые каменные орудия. Нередко в этой классификации можно встретить и определенную физиологическую способность, которая может стать доминантой для определения вида человека. Например, такой отличительной чертой была прямая походка для Homo erectus, “Человека прямоходящего”, который, помимо прочего, впервые приготовил еду на огне.  

Современный человек, имеющий видовое название Homo sapiens, появился около 300 тысяч лет назад. “Человеку разумному”, как несложно догадаться, свойственно мышление (что бы это ни значило) и членораздельная речь (определить значительно проще), а вместе с этим и сложное устройство своей культуры. Все это – строгие научные деления, которые изучаются эволюционным антропологами и которые выявляются различными биологическими методами. Что же касается самого приема, который заключается в том, чтобы охарактеризовать человека через характерный для этого вида главенствующий признак, то он стал широко применяться в наше время уже в гуманитаристике. 

Мы знаем немало классических концептов, стремящихся описать бытие человека посредством емких философских концепций. Достаточно вспомнить Homo ludens, или “Человека играющего”, появившегося на свет благодаря идеям нидерландского историка Йохана Хёйзинга. В своей одноименной книге он предлагает говорить об игре как фундаментальной черте человеческой деятельности, из которой прорастают самые разные культурные явления, будь то религиозные ритуалы, спортивные соревнования или занятия искусством – так человек осуществляют свою свободу и наделяет ее творческим потенциалом.  

Противовесом этой идее служит концепция Homo faber, задуманная обозначить прагматику человеческой активности. “Человек творящий” – возникший из философских идей Анри Бергсона и Макса Шелера – не про игру, а про произодствао. Человек уже не занимается добыванием средств к существованию, он создает мир вещей, то есть занимается освоением иного, “неприродного” мира. Именно технологии определяют образ цивилизации, подчиняют себе ее ценности и даже формируют структуру человеческого опыта. Современный программист, разрабатывающий алгоритмы или приложения, вписывается в образ Homo faber, поскольку он также «мастерит» инструменты, только уже в цифровой среде.

Нередко в литературе можно встретить и другие виды современного человека. Homo politicus, или “Человек политический”, заточен на социальность и гражданскую активность, Homo consumens, или “Человек потребляющий”, ориентирован на обладание (во всех его измерениях, в том числе психологическом), Homo videns, или “Человек видящий”, сформирован визуальной культурой и медиа, и, наконец, Homo lassus, или ”Человек уставший”, служит метафорой “выгорания” человеческой цивилизации.

“Человек уставший”, конечно, не является научным типом. Это – культурная метафора, которая предлагает новое измерение в способах осмысления современной жизни и ее участников. Такая метафора возникла на основе культурных процессов, изучаемых современными антропологами: ускорение ритмов повседневности, повсеместный и неограниченный доступ к информации, размывание границ между работой и отдыхом. Нередко феномен усталости изучается и как коллективное состояние. Именно массовость этого явления позволила говорить о появлении “нового человека”, в образе которого усталость уже не биологическая реакция, призывающая к отдыху, а неотъемлемая характеристика типа.

С точки зрения социальной антропологии, можно с уверенностью сказать, что новый вид Homo lassus – это продукт поздней постиндустриальной цивилизации. В этом виде странным образом слились черты Homo ludens и Homo faber. Однако их синтез не создал гармоничного баланса. Посудите сами: нередко сегодня можно наблюдать, как труд и игра превращаются в единый, бесконечно воспроизводимый процесс, лишенный потенциала для восстановления. Игра утрачивает значение пространства свободы и становится встроенным инструментом экономической и социальной систем. Аналогично и производство превращается в вынужденную стратегию выживания в новой реальности – сжатого времени и уплотненного пространства.

Новый тип Homo lassus помогает выделить своеобразное смещение культурных оснований, где представления о необходимом и возможном оказались перевернутыми. Если древний человек, родившийся из умения изготавливать каменные орудия, создавал возможности из необходимости (как и его потомки), то современный Homo lassus вынужден (если перефразировать библейскую метафору) “собирать разбросанные камни” цивилизации, то есть платить за все созданные им возможности. Они, когда-то порожденные борьбой за выживание, теперь становятся доминирующим элементом культуры, но цена навязанной необходимости доступа к благам выражается в еще большем объеме затрачиваемых физических и психических сил. Homo lassus уже не может определить границы необходимого и забывает, что законы общества куда более безжалостны, чем законы природы.