Есть нечто, что желает быть найденным

Сегодня я предлагаю порассуждать об эфемерном искусстве и соавторстве художника и природы, на примере художника Энди Голдзуорти и его цветных листьев, уносимых ветром. 

Читайте статью и давайте поговорим о том, где аура (в значении, Вальтера Беньямина, вот этом) у эфемерного искусства?
Когда искусство сняло с себя обязанность подражать природе, оно сосредоточилось на сражении со временем. Материалы, которыми оно оперировало, становились всё прочнее и долговечнее, а объекты создавались навсегда. Разрушения, с которыми оно сталкивалось, были для него врагом, никогда не учитывались художниками и не были частью композиции. 
Но что может быть более естественно, чем разрушение. 

Эфемерное искусство расцвело в эпоху технической воспроизводимости, по очевидным причинам. Художники, тем не менее, четко разделяют, как правило, саму работу и её документацию. Искусство, то есть оригинал, обладающий аурой, уничтожается автором или временем, а документация выставляется и продаётся, и даёт зрителю некое впечатление о том, каким был оригинал. 

Чеширский художник с красивой фамилией Goldsworthy запускает пёстрые листья деревьев в реку и смотрит, как они тонут. Он собрал из них спираль и река несёт её, закручивая и разрушая. У этой работы нет даже документации, он просто рассказывает о том, что так делал. И это было искусство. 

Энди Голдзуорти берёт природу в соавторы вместе со всем, что ей свойственно, с волей к жизни, случайностью и разрушением. Он не использует никаких специальных инструментов, только найденные объекты (острый камень, перо или зуб, например), чтобы упорядочить другие найденные объекты, организуя из них ситуацию искусства. 
ANDY GOLDSWORTHY. HEDGE CRAWL AND WALK. DAWN. FROST. COLD HANDS. SINDERBY, ENGLAND. 4 MARCH 2014.
Когда искусство сняло с себя обязанность подражать природе, оно сосредоточилось на сражении со временем. Материалы, которыми оно оперировало, становились всё прочнее и долговечнее, а объекты создавались навсегда. Разрушения, с которыми оно сталкивалось, были для него врагом, никогда не учитывались художниками и не были частью композиции. 
Но что может быть более естественно, чем разрушение. 

Эфемерное искусство расцвело в эпоху технической воспроизводимости, по очевидным причинам. Художники, тем не менее, четко разделяют, как правило, саму работу и её документацию. Искусство, то есть оригинал, обладающий аурой, уничтожается автором или временем, а документация выставляется и продаётся, и даёт зрителю некое впечатление о том, каким был оригинал. 

Чеширский художник с красивой фамилией Goldsworthy запускает пёстрые листья деревьев в реку и смотрит, как они тонут. Он собрал из них спираль и река несёт её, закручивая и разрушая. У этой работы нет даже документации, он просто рассказывает о том, что так делал. И это было искусство. 

Энди Голдзуорти берёт природу в соавторы вместе со всем, что ей свойственно, с волей к жизни, случайностью и разрушением. Он не использует никаких специальных инструментов, только найденные объекты (острый камень, перо или зуб, например), чтобы упорядочить другие найденные объекты, организуя из них ситуацию искусства. 
The smooth absolute line … Edges made by finding leaves the same size. Tearing one in two. Spitting underneath and pressing flat on to another. Brough, Cumbria. Cherry patch, 1984. Photograph: Andy Goldsworthy
Он говорит, что получает удовольствие от свободы, которую дает использование только собственных рук и найденных объектов в качестве инструментов. 

“Я думаю, очень смело работать только с листьями, лепестками и цветами. Но мне приходится: я не могу менять материал, с которым работаю. Моя миссия — работать с природой во всей её целостности”
По некоторым источникам, он говорит также, что подбирает объекты, ориентируясь на чувство того, что есть нечто, что желает быть найденным.

Его считают последователем ленд-артистов, а я вспоминаю Ива Кляйна: искусство уже существует в мире, оно разлито всюду, и единственная задача художника, помочь ему проявиться, создать для этого условия — говорил Ив. Он тоже сотрудничал с природой, например, когда сжигал свои картины. Позже он отвлёкся от природы и сосредоточился на пустоте.

Голдзуорти строит арку изо льда в рассветном лесу и смотрит, как она тает. Он собирает сосульки и соединяет их теплом своих рук в острую ледяную звезду, сияющую на солнце. Звезда тает даже быстрее, чем арка, но это не важно, искусство уже состоялось. 
ANDY GOLDSWORTHY. ICICLES FROZEN TO ICICLES. MIDDAY SUN WARMING THE BANK ABOVE WHERE I WORKED. CAUSING SOME ICE TO MELT AND FALL. CONTINUED TO FREEZE IN THE SHADOWS. COLD OVERNIGHT. DUMFRIESSHIRE, SCOTLAND. 8 JANUARY 2010.
Он раскладывает листья сикомор на корнях в лесу, упорядочивая их по цвету, и даёт ветру смешать всё обратно, как только сфотографирует. Выкладывает идеально ровную линию из камешков, уходящую в море и смотрит, как они тонут в песке. Прямая линия по сложившейся визуальной семиотике обозначает присутствие человека. Прилив, ветер, песок и любая случайность стирает эту линию за несколько десятков минут, как будто случайна, наоборот, она, вторгшаяся в безупречный хаос, но быстро поставленная на место. 

Ещё одна мысль Голдзуорти в том, что он тоже природа, и всё, что он может — это не мешать природе упорядочить саму себя, стать её инструментом, даже не соавтором. Помочь найтись тому, что желает быть найденным и дать искусству произойти. 
Голдзуорти знаменит, его масштабные ретроспективы проходят в важнейших музеях, а документации его искусства продаются за тысячи фунтов. Он воспроизводит свои работы для галерей: приносит ветки, камни и лепестки, а потом отпускает обратно. 
Глядя на фотографии этих работ, я думаю о недостижимости их оригинала и его ауры, и ещё о том, что сиюсекундное, эфемерное искусство, будучи разрушенным, куда прочнее укореняется в вечности, чем гранит и мрамор. Оно переходит в пространство воображения, которое даёт ему силу. Искусство, которое невозможно увидеть, обретает некоторые свойства мифа и лишается определённости и конечности, свойственной физическим объектам. Лишается смертности, потому что всё уже произошло, а оно всё равно осталось.