Искусство непрерывно.
Язык его формируется с тех пор, как человеку вообще понадобился язык, с первого петроглифа, первой песни, первой выструганной фигурки, которая не была утилитарной. Будучи живым, этот язык неизбежно переживает потрясения и революции, которые переворачивают искусство с ног на голову. Последняя из таких революций произошла больше ста лет назад и кажется наиболее радикальной. По сравнению с контрастом между “классическим” и “современным” искусством, все предшествующие этапы кажутся похожими между собой, обобщаются под абстрактным понятием “классического” и считаются куда более понятными.
Тем не менее, эта понятность и похожесть иллюзорна: современники барокко считали его таким же вопиющим новшеством, каким некоторые наши консервативные современники считают, например, абстрактный экспрессионизм. Чем больше проходит времени, тем проще, кажется, видеть схожесть а не различия в этапах развития искусства, и тем нагляднее его непрерывность.

Художники всегда взаимодействуют со своими предшественниками и с окружающим миром. Истории о гениях, выросших в полной изоляции, без образования, насмотренности и окружения по-прежнему популярны и были популярны всегда, но в истории искусств сохранилось очень мало имён таких гениев. Все, о ком мы знаем и говорим, работали с росли в контексте искусства и активно взаимодействовали с ним. Диалог с другими художниками, с окружением, с искусством вообще — это способ списать себя в этот контекст, в непрерывную историю, которую искусство рассказывает о себе.

Диалог, при этом, может быть очень разным: от реинактмента, то есть точного воспроизведения чего-то, что уже было, до низвержения прошлого и провозглашения полной от него свободы, или иронии надо этим прошлым.

Отменить прошлое, например, решили прерафаэлиты, которые сейчас, издалека, сами воспринимаются ”прошлым” и “классикой”. Молодые британские джентльмены образовали братство Прерафаэлитов в 1848 году. Они хотели отменить слишком правильную викторианскую живопись, а заодно и вообще все Возрождение и вернуться к временам до Рафаэля — к кватроченто и Джотто. Там, по их мнению, было куда больше искренности. Средневековье, религиозные сюжеты и стирание границы между ремесленником и творцом (появившейся как раз в Возрождении) отделили их от современников и сделали точкой опоры для последователей. Считается, что ими вдохновлялись символисты.

Следующие попытки отмены прошлого, уже всего сразу, пришлись на начало ХХ века, когда дадаисты последовательно разрушали каноны и образы, чтобы создать нечто новое на их месте. Символично при этом, что то, что они создавали, чаще всего буквально состояло из образов и фраз классического канона, будь то стихи из обрезков газет или хулиганские коллажи. Можно ли вообще придумать нечто абсолютно новое из ничего, интересно.

За разрушением пришло переосмысление и ирония. Постмодерн уже не претендовал на созидание, он препарировал и иронически переосмыслял всё, когда либо созданное, добавляя в старые образы новые смыслы и вписывая их в современный себе контекст. Он несамостоятелен и невозможен без всей предшествующей ему традиции, но совершенно не стесняется этого, наоборот. Переосмысляя прошлое, постмодерн реактуализирует его, делает настоящим. То есть делает то, против чего, если обобщать, выступал модерн.

За иронией пришла искренность. Художники позволили себе неиронично сравнивать себя с классиками, восстанавливая и используя их визуальный язык. Как бы ни развивались технологии и медиа, аукционы и ярмарки заполнены живописью и скульптурой.

Художники при этом обращаются не только к прошлому. Искусство не может и не должно игнорировать настоящее. То, что происходит прямо сейчас, формирует искусство, которое будет показано на биеннале через пару лет. Новым стандартом критики и экспликации считается глубокое исследование социального, культурного и политического контекста, в котором была создана та или иная работа. Даже если художник не говорит об актуальных вопросах, он живет и работает под их воздействием.

Получается, что для понимания современного искусства приходится обращаться не только к биографии художника, но и к искусству, на которое он опирается, как бы далеко в прошлом оно ни было, и к контексту, который был вокруг художника в момент создания. В некоторых случаях — еще и будущему, которое вдохновлено этим художником.
Искусство не только непрерывно, но и неотделимо от мира, внутри которого оно создано, даже и особенно когда кажется, что оно выходит за его пределы.

Поэтому в мае мы говорим о наследии и контексте в современном искусстве.