Парадоксальная идея о том, что усталость может стать источником изменений, подтверждается тем больше, чем внимательнее мы смотрим на революции в искусстве.

Усталость толкает художников на новые радикальные шаги, и кажется, чем сильнее художник устал, тем более новаторский объект искусства он создаст.

Я думаю об этом, когда смотрю на творчество Трейси Эмин. Это женщина с довольно сложной судьбой и удивительно легкой карьерой: её вместе с остальными юными британскими художниками взялся опекать Чарльз Саатчи, галерист, коллекционер и меценат, расположение которого очень быстро привело Трейси и остальных к широкой славе.
А жизнь её была не так проста, её семья обеднела, она пережила изнасилование и несколько абортов, не может родить ребенка, испытывает сложные психологические состояния. Она появлялась пьяной на открытиях и интервью и всячески эпатировала публику, тем не менее, в прошлом году получила титул Дамы от короля.

Она всегда работала с собственной биографией чем дальше, тем более интимно.

В 1998 году во время очередного нервного срыва, связанного с болезненным расставанием, она четыре дня провела в кровати. Когда она встала и посмотрела на неё со стороны, то поняла, что это и есть её новое произведение.

Кровать выставили в галерее, купили за 150 тысяч фунтов (собственно сам Саатчи и купил, а позже продал за 2,5 миллиона) и отдали на хранение в галерею Tate.

Разумеется, публика и критики обвиняли Трейси и в лени, и в безыдейности и в браваде своим душевным состоянием. Но это судьба почти каждого художника, так что бессмысленно на этом задерживаться.

Важно вот что: Трейси создала новый тип искусства. Она не нашла точную метафору для своих переживаний, как это принято делать, а взяла уже существующий объект, артефакт ее состояния, его результат.

Но она и не наделила объект дополнительными смыслами, чтобы можно было отнести его к реди-мейду или концептуализму. Она вообще ничего к нему не добавляла, и не убирала ничего.
Объект искусства не найден, но и не сделан специально. При этом очевидно, его сделала сама художница.
Что же это тогда такое?

Искусство, как мы знаем, не имеет точного определения, но предполагается, что художник осведомлён о том, что делает именно его. Трейси сделала искусством собственную жизнь, но не как жизнетворчество, о котором мы с вами говорили когда-то в контексте наследия, а как-то иначе. Для жизнетворчества требуется держать в голове безупречную композиционную целостность собственной жизни и действовать исходя из неё, а у Трейси, похоже, всё наоборот. С ней происходят события и она демонстрирует их, безо всякой цензуры и стыда, без малейшей режиссерской корректировки.
Я очень отчётливо вижу в этом именно усталость, в том числе от цензуры внешней и внутренней и от “замысла автора” — последнего, кажется, что ещё было недвижимым в искусстве до появления Трейси.